Быстрые реакторы - история Опции

[AtomInfo.Ru]

Немного истории. Из мемуаров О.Казачковского о первых шагах становления отечественной быстрой программы.
Экспериментальное доказательство теоремы существования для КВ>1 на быстрых нейтронах.

"Но наибольшее внимание и интерес отдавались экспериментам по измерению альфы, или, точнее, по определению радиационного захвата быстрых нейтронов в 239Pu, поскольку сечение деления для него было уже неплохо известно. Но это было весьма трудным делом, поскольку образующийся при радиационном захвате нейтрона 240Pu по своим излучательным параметрам мало отличается от самого 239Pu. И его, таким образом, далеко не просто идентифицировать.

Мы тогда в шутку говорили, что, по-видимому, сама природа особо тщательно оберегает свои сокровенные тайны. Приезжавший к нам Немировский, о котором уже упоминалось, высказал даже мысль, что, если всё же удастся определить альфу для быстрых нейтронов, то только за одно это можно будет присуждать академическое звание".

Немировский не угадал - Лейпунского академиком СССР так и не избрали. "Это оказалось ещё более сложной проблемой", - философски замечает далее в мемуарах Казачковский.

"Однако вскоре произошёл досадный эпизод. Эксперименты, выполненные в институте, которым руководил Курчатов, показали, что при переходе от тепловых нейтронов к имеющим более высокую энергию резонансным нейтронам, величина альфы не только не уменьшается, как ожидалось, а наоборот, растёт. Это вызвало переполох в кабинетах Министерства, где некоторые чиновники посчитали, что такой результат опровергает гипотезу о расширенном воспроизводстве в РБН. Возникла угроза для финансирования самой Проблемы в целом".

Лучше понять трагизм момента можно, если добавить немного предыстории. Два предыдущих проекта А.И. закончились неудачей. Один из них - бериллиевый реактор, точнее, умножитель количества нейтронов в реакторе за счёт (n,2n) на бериллии, выполнявшийся с участием немецкой группы. Проигрыш за счёт (n,альфа) поставил на проекте крест, а А.И., между тем, успел заинтересовать бериллиевой тематикой кого-то в самых верхах. Отношение в Москве к Лейпунскому резко ухудшилось.
Второй неудачей стало свёртывание работ по ускорительной тематике и уход части специалистов в ФИАН, а затем в Дубну.
Казачковский пишет о своих разговорах с Лейпунским, о его желании уехать в УССР, где жила его семья.

Успех быстрой программы, таким образом, был для Александра Ильича предельно важен в личном плане. И тут последовал такой удар от курчатовской группы!

Сегодня любой профильный студент III курса объяснит, что курчатовская группа, повышая энергию нейтронов, попала в область резонансов, где сечения ведут себя аномально. Но на тот момент никто в СССР этого, естественно, не знал, о возможности КВ>1 говорили, опираясь только на теоретические выкладки (и, возможно, на данные разведки). Казалось, что эксперимент все эти рассуждения опровергает.

"Мы же доказывали, что такой результат ещё ничего не значит, ибо захват тепловых нейтронов отвечает всего лишь одному уровню составного ядра с его индивидуальными свойствами. Они же могут существенно отклоняться от усреднённых (по многим уровням) параметров для резонансных нейтронов.

К счастью, вскоре нам удалось экспериментально показать, что при дальнейшем повышении энергии нейтронов (выше резонансной области) величина альфы всё-таки уменьшается. Эти результаты были подтверждены затем и измерениями нейтронного и материального баланса на критсборках на быстрых нейтронах. Всё стало на свои места".

Казачковский не пишет, кто постановил продолжать эксперименты, повышая энергию нейтронов, несмотря на отрицательный результат курчатовской группы. Но уже на следующей странице появляется имя человека в Средмаше, понимавшего, что могут дать быстрые реакторы. Естественно, это был Ефим.

[AtomInfo.Ru]

Следующий эпизод из мемуаров Казачковского носит характер трагикомический и касается он физпуска БР-1.

Ефим выделил на сборку 12 кг плутония из стратегических запасов. Обнинцы, с присущей тем временам наглостью в хорошем смысле слова, решили вывести сборку на критику самостоятельно, не отвлекая бомбовиков - единственных на тот момент людей в Союзе, имевших опыт с цепной реакцией на быстрых нейтронах. Но научная наглость научной наглостью, а все разговоры отныне стали фиксироваться на плёнку, "для прокурора".

И вот настал день физпуска...

"Работа подходила к концу, уже почти достигли критичности, когда меня неожиданно вызвали из пультовой. Пришлось прервать работу. Приехал из Москвы некий высокопоставленный представитель санинспекции и потребовал от меня объяснить, что же здесь происходит.

Стал задавать довольно нелепые вопросы. Выслушав мои ответы, авторитетно заявил: "А ведь быстрые нейтроны невозможно регистрировать!". Вроде бы я ввожу его в заблуждение. Я возмутился. Что прикажете делать - читать ему лекцию по ядерной физике? И это когда наступил самый ответственный момент, и требуется предельная концентрация внимания. Мне, не так давно вернувшемуся с фронта, подумалось: "Это почти всё равно, как если в разгар боя вздумали учинить экзамен по, скажем, строевой подготовке".

Я сказал, что больше не имею возможности с ним беседовать, и удалился в пультовую. Туда входить он не рискнул.

На всякий случай я подстраховался и сообщил об инциденте Красину, который тогда был заместителем директора. Он полностью поддержал меня. Никаких санкций не последовало".

Что это вообще такое было и кто послал московского гостя в Обнинск точно в день физпуска первой быстрой сборки, Олег Дмитриевич в мемуарах не пишет. Не всё из того, что он знал, вошло в мемуары. Возможно, и об этом странном эпизоде он знал больше, чем написал - но самого его теперь, к сожалению, уже не спросишь.

Но кто бы ни был этот гость, шансов у него не было. Казачковский на фронте был военным разведчиком, и сбить его с толку оказалось невозможно.